Эти воспоминания 84-летней жительницы Волгодонска Елены Гавриловны Сизовой (в девичестве Захаровой) записал нештатный корреспондент «Вечерки» исследователь-краевед А.ЧАЛЫХ. Мы очень благодарны Елене Гавриловне и Анатолию Егоровичу за документальное свидетельство драмы, которая бушевала на нашей земле более 65 лет назад.

Пылающая Цымла сорок третьего

День освобождение станицы Цымлянской от немцев - 3 января 1943-го года помню до мельчайших подробностей.

На рассвете я вышла из подвала. На балконе нашего дома стояли немцы. («Балконы» располагали над подклетью казачьего дома - прим.ред). Как фашисты были одеты! Один - в женском пальто и старом пуховом платке с пилоточкой поверх. На некоторых накинуты детские байковые одеялки «в пупсик».

Вдруг в небе показался самолет. С виду немецкий, но летел очень низко, я заметила: в одном месте край свастики отогнулся, и видна красная звезда. Он начал бомбить каменный спуск у Никольской церкви. Немцы моментально исчезли. Недолгая тишина показалась мне страшнее бомбежки. Я спустилась в повал и через щелочку стала наблюдать. Вдруг по коридору что-то прогрохотало, раздался приглушенный русский мат. Понять, кто это, трудно: немцы говорили на своем языке, а матерились по-русски. Но вот и русские слова. Выскочила из подвала и вижу: на балконе - уже наши солдаты. На всех стеганые брюки и телогрейки, шапки-ушанки. На ногах кирзовые сапоги либо ботинки, на руках - брезентовые рукавицы. Мне показалось, бойцы дерутся. Оказывается, они только что подняли по балке пушку-«сорокопятку» и с одного выстрела подавили огневую точку противника. Эта точка под куполом церкви мешала нашим переправляться через замерзший Дон. От радости бойцы и устроили «потасовку». И вдруг двор моментально опустел.

К нам влетает немецкая машина, из которой выходит солдат. В его левой руке на поводке овчарка. В правой - автомат и край одеяла, которым укутана голова. Слышу тихое предупреждение наших: «Не стрелять!». У порога немец снимает одеяло и замирает. Мгновенно все бросает и бежит к дороге. Но выстрел его настигает.

Я стою одна, и ноги перестают слушаться. Преодолев оцепенение - снова в подвал. Во двор уже летят снаряды. Они не задевают дом и машины, но ранят разведчика, который сразил драпавшего фрица.

Вскоре в привыходнике (казачье название прихожей - прим.ред.прим.ред.). появляется еще один военный - судя по всему, не рядовой. На нем фуражка с красным околышком и кожаные перчатки. Приказал мне пройти с ним по направлению к бывшей парамоновской мельнице. (Мельница купца Парамонова. Пережила две войны, но пала от рук варваров в девяностые. Вот уж поистине свой дурак хуже иноземного завоевателя -

И вот впереди что-то чернеет. В ужасе видим лежащих полукругом восемь расстрелянных станичников. В центре - райкомовский работник В.С.Упоров (47 лет). Я знала его, одно время мы с сестрой прятались от бомбежек у них в подвале на хуторе Каширкине. Здесь же его жена Анна Викторовна Батт. В короткой меховой душегрейке беженка Бела. Все ее тело изрезано штыками. Остальные лежат на боку. Лиц не видно. На снегу следы немецких сапог.

Вернувшись домой, вижу: люди разбирают вещи с брошенной немецкой машины. Мне достались сапоги и железная аптечка с красным крестом. Обрадовалась. Переобулась сразу, так как была в бурках и галошах на одну ногу. И пошла в подвал за детьми-беженцами, которых мама от страха не выпускала все 6,5 месяцев оккупации.

Наши солдаты вывели немецких танкистов, которые, отступая, бросили подбитые танки и прятались в копнах. «Отвоевались!» - переговариваются станичники. Радостные, они приглашают наших воинов, расспрашивают о родных.

Вот и наша беженка Оля Кобзева вывела во двор двухгодовалую дочку. Малышка расставила ручки и бежит к двум солдатам. Мать в шутку: «Вернись, то ж фрицы!». Но девочка обняла одного за ноги и говорит нам: «Дядя!». Это первое слово ребенка за 6,5 месяцев. Солдат взял девочку на левую руку, правой поискал по карманам и нашел кусочек сахару. Ребенок не потянул сладость в рот, смотрит на мать. А та пытается заглотнуть рыдание.

…В сумерках в подвале мама зажгла гильзу и, по нескольку кристалликов, кладет нам на ладошки поровну соль. Беженка делит на шесть частей сахар.

А мне не терпится заглянуть в аптечку. Придвигаюсь к огоньку, раскрываю - и вижу фотографии расстрелянных, повешенных людей. Немцы были большие любители запечатлевать подобные зрелища. Летчика, самолет которого подбили при подлете со стороны хутора Тимохина, наверное, тоже сфотографировали. Как будто это было вчера, вижу день 16 июня 1942-го.

Цымлянская пылала огромным костром. Подбитый самолет сел. Машина загорелась. Над ней взметнулось высокое пламя, затем стало оседать. Я наблюдала за этим из Карнаухова из дома родственников, к которым мы ушли на время бомбежки.

Подбитый самолет почти не поврежден. Хоронить летчика немцы не разрешали. Но мы с сестрой Олей все же решились. Судя по всему, летчик хотел выпрыгнуть, уже перебросил через борт левую ногу. Но не успел - видимо, сразила автоматная очередь. Метров 300 не дотянул до глубокой балки, которая могла его спасти. Мы вырыли могилку, положили туда останки на куске сукна и обгоревший планшет. Сделали холмик. До 1949 года я прибирала могилку к каждой Пасхе. Надеюсь найти это место.

Повторимся, событие это произошло 16 июня 1942 года, примерно в 19 часов. Самолет (предположительно, истребитель И-16 «Чайка»), возможно, летел с аэродрома в Котельникове или Сальске. Немцы уже заняли Морозовск и, устремившись к Сталинграду, пытались сходу взять переправу через Дон у станицы Цымлянской (прим.ред.).

Но вернусь в подвал. Я смотрю на немецкие снимки и думаю: как же воспитали этих людей, что мало им убивать и грабить - надо еще сфотографировать на память?! Вот Крым. На дальнем фоне гор лежат ровными рядами 120 расстрелянных морячек. Женщины в парадных белых матросках, темных юбках, в белых носках и темной обуви. (Предположительно, обслуживающий персонал Артека. Страшная догадка - прим. ред.). Вот множество наших людей на виселицах.

…Ночью загорелся и наш дом. Мы вместе перебрались к старшей сестре. Беженцы работали в колхозе, мы с сестрой - в госпитале. Раненые лежали на соломе, с шинелями в головах. Несмотря на плохие условия, шли на поправку быстро. Поражаешься: осколок в легких, ранение в ногу - а через 3-4 дня выписываются на фронт.

А в феврале 1943 года вновь открылась наша школа. Я пошла в 9 класс. Жизнь налаживалась, но начинался голод.

Сейчас мне 84. В мыслях часто возвращаюсь к военным дням. Обидно, что было столько потерь. Между томатным заводом и школой полегло столько солдат! Казалось бы, родные балки и овраги звали их: укройтесь! Но надо ж было это «Ура»!!! А немецкие пулеметчики сидят на куполе церкви и косят наших. Вот на горе, где сейчас станица Хорошевкая, учли местный рельеф, и был ранен только один солдат.

Все погибшие тогда советские воины лежат в братской могиле у обелиска в конце каменного спуска у Свято-Никольской каменной церкви перед майданом станицы Цымлянской. (Это место сейчас под водой - прим.ред.). Умерших в госпитале мы втроем: А.Н.Ширшикова, О.Г.Захарова (20 лет) и я, 16-летняя Захарова Лена - возили по ночам на быках, запряженных в телегу, на кладбище и хоронили в окопах. Боюсь, что места этих могилок уже точно не помнит никто.

Адрес

Пер.Почтовый, 6.

22-51-53

Записал для "Вечерки" А.Чалых

 (Вечерний Волгодонск, 9 апреля 2010)